Воспоминания блокадников. Евдокия Алексеевна Аркадьева
Люди и судьбы
Я родилась в Черниговской области в деревне Данич в 1924 г. С девяти лет сирота. Родители умерли во время голода 1931-1932 гг. Очень много скиталась, работала прислугой и где придется, так как надо было кормить младшую сестренку. В восемнадцать лет завербовалась на стройку Свирь-2. Сестренку забрала тетка. Проработав год на стройке, завербовалась еще на два года. Работала на машине «Волга-Дон».Когда началась война, нас направили на оборону Ленинграда. Мы не знали, на какой срок, поэтому все вещи брали с собой. Плыли до Шлиссельбурга на «Волго-Доне». Когда плыли по Ладожскому озеру, видели подводную лодку, которая иногда всплывала и появлялась над водой. Мы все думали, что это немецкая лодка. Один старичок-еврей собрал нас на палубе, велел взять подушки или круги (спасательные), и мы совсем собрались прыгать. Тогда я подумала: берегов не видно, куда плыть не знаю, все равно умирать. Спустилась в каюту и легла на кровать… Лишь потом мы узнали, что это была советская подводная лодка, которая сопровождала нас.
Подходя к Шлиссельбургу, мы увидели, что он весь в огне. Тут же начался обстрел. Мы пристали к другому берегу и высадились, а «Волго-Дон» утопили, пробив дно. Почти все наши вещи утонули. Нам пришлось долго бродить по лесу, прятаться от самолетов. Мы знали, что и по берегу где-то к Ленинграду идут люди, но никого не нашли. Каким-то образом нашему начальнику Гладкову удалось нас собрать вместе и привести в Умяглово, где мы стали жить и работать.
Жили мы у финнов по несколько человек. Финны с нами не общались, но чувствовалось их недоброжелательное отношение к нам. Они не разрешали брать питьевую воду, но топили нам баню, чтобы мы не завшивели. Скоро нас переселили в другую деревню (названия не помнит). Уже здесь мы узнали, что финнов разом выселили, наверное, на родину. Мы копали противотанковые рвы, строили доты, валили лес.
Питались в столовой. Сами мы и готовили, так как не было ни сил, ни возможности. Выдавали по 250 грамм хлеба, да пустой суп, в котором плавала одна помидорка. Выручала клюква, которую собирали в большом количестве, пока были силы.
Через какое-то время нас перевели на Борисову Гриву. Там находился охраняемый продовольственный склад. Иногда удавалось выносить немного крупы, муки. Прятали продукты в траве, под кустами, а после работы забирали. Всё, что выносили, ели в сыром виде, так как жили мы в церкви, где была всего одна печка, которая практически не давала тепла.
Очень тяжело было. Все мысли были лишь о еде, о том, как досыта поесть хлеба. Хорошо жилось только спекулянтам…
… Мы были уже так слабы, что не боялись прихода немцев, хотя знали, что они близко. Мы все равно умирали. Информации о событиях на фронте не было.
А немцев мне довелось увидеть. Один военный, Крынов, поехал за «тачками», и мы должны были ему помогать. На другой стороне были немцы, которые начали нас обстреливать, и мы едва уползли.
Дисциплина была очень строгой, уйти самовольно было нельзя никому. Приезжало какое-то начальство, но кто и зачем — не известно. В комсомоле не состояла.
С Борисовой Гривы нас перебросили в небольшую деревушку по соседству. Там мы пробыли недолго. Блокаду прорвали, и нас вывезли в Нижнюю Туру. Затем мы строили турбины в Свердловской области в Верхотурье, и уже отсюда нас направили в Новосибирск.
Мы все радовались Победе и тому, что остались живы. Мы знали, что очень много для Победы сделал Сталин, и чтобы сейчас ни говорили, но под его началом не допустили же немцев до Ленинграда, удержали фронт. Сталин был для нас главным героем. Он выиграл войну. Я плакала, когда он умер, жалела его. Не дай Бог, конечно, вновь пережить что-нибудь подобное. Я буду помнить то страшное время до конца жизни.
Записали Пьянкова Мария, Тихонова Инна
Средь облаков над Ладогой просторной
Как дым болот
Как давний сон, чугунный и узорный,
Он вновь встает.
Рождается таинственно и ново.
Пронзен зарей,
Из облаков, из дыма рокового
Он, город мой.
Все те же в нем и улицы, и парки,
И строй колонн,
Но между них рассеян свет неяркий — Ни явь, ни сон.
Его лицо обожжено блокады
Сухим огнем,
И отблеск дней, когда рвались снаряды,
Лежит на нем.
(В. Рождественский)
«900 блокадных дней»
Источник:
