Казаки-добровольцы в Приднестровье
Память История и события

А вот ходят легенды, что во время конфликта в Приднестровье в 1992 году таким лютым образом молдаване казнили взятых в плен казаков.
Слухи имеют под собой основание: именно на пилораме молдаване собирались казнить пленного казака 96-го ростовского полка Анатолия Шкуро.
Повод для воспоминаний: в декабре 1991 года, 19 лет назад, первые казаки из Ростова поехали воевать за независимость Приднестровской Молдавской Республики (ПМР).
Далее интервью с Анатолием Шкуро, и несколько фотографий донских казаков в Приднестровье, февраль-март 1992 года. Качество оставляет желать лучшего, снято на черно-белую пленку, которая еще неплохо сохранилась…
— Как ты оказался в Приднестровье?
— Я поехал туда самым первым, 12 декабря 1991 года, когда молдавский ОПОН (отряд полиции особого назначения) расстрелял автобус с мирными жителями и пост ГАИ при въезде в Дубоссары. Тогда я состоял в атаманской сотне, и войсковой атаман Сергей Алексеевич Мещеряков приказал разведать там обстановку. Решение о поддержке казачеством Приднестровской Молдавской Республики (ПМР) было принято уже позже.

— Как ты попал в плен?
— Мы обороняли завод железобетонных изделий на окраине Дубоссар (село Коржево). И нам тогда очень досаждала молдавская танкетка, с легкой пушечкой и пулеметом. Каждый день приезжала, стреляла по нам, а мы достать ее не могли: не было пушки. И вот, 16 марта вечером к нам приходит местный парень и говорит: танкетка стоит в соседних Кучиерах, ее экипаж в стельку пьян. Мы не раз совершали вылазки на позиции противника, приносили оттуда оружие, поэтому идея захватить танкетку сразу понравилась. Идти хотели все, пришлось даже тянуть жребий на спичках.
— Так легко поверил словам незнакомца?
— С нами был местный парнишка, Володя Кожухарев. Он себя неплохо зарекомендовал, его мы считали своим. А этот, новый, назвался одноклассником Кожухарева. Володя, кстати, тоже погиб в той вылазке.
Мы вышли 17 марта, в пять часов утра. В группе семь человек: я, Кожухарев, Андрей Холод из Мартыновского района (он погиб в свой 19-й день рожденья), Валера Берко из Каменска, Анатолий Гиричев и Миша Коваль из Ростова. Седьмым пошел «одноклассник». И еще был водитель, из местных, который подвозил нас на автобусе КАВЗ. У него не было оружия, и мы отдали ему две имевшиеся у нас гранаты: «феньку» и РГД.
У нас были укороченные автоматы АКСУ (мы их называли «сучки»), и еще две «мухи» — одноразовых гранатомета. На автобусе подъехали к большому оврагу, по местному рыпа, который разделяет Коржево и Кучиеры. Рыпа была очень глубокой, с крутыми склонами. И здесь, перед тем как спускаться, «одноклассник» попросился отойти в сторонку. Мол, мне приспичило, вы переходите рыпу, а я вас догоню. Задним умом понимаешь: чего ему было стесняться? Девочек нет, вокруг ночь. Зачем отходить?

Поначалу нам повезло: первая наша «муха» полетела точнехонько в окно дома, откуда особенно интенсивно стреляли. Но вторая «муха» ударилась перед нашими позициями и запрыгала как лягушка. В момент выстрела пуля угодила в грудь гранатометчику Валере Берко.
Раненого потащили назад по крутому склону Холод и Кожухарев. Им бросились помогать Гиричев и Коваль. Я остался прикрывать отход. Бегал по оврагу, стрелял с разных точек, имитируя, что оборону держит целый отряд.
Берко был явно не жилец: пуля угодила в середину груди, у него изо рта пузырилась кровь. Затем был ранен Гиричев: он вдруг встал в полный рост и пошел, шатаясь. Уже рассвело, и я увидел, что у него совершено пустые, безжизненные глаза. Ему вслед бросился Миша Коваль…
Уже потом, через несколько месяцев я узнал, что ребят в Коржево ждала еще одна засада. Наш водитель, прятавшийся под автобусом видел как их расстреляли, едва они выбрались из оврага. А потом появился одноклассник Кожухарева. Он шел с автоматом и достреливал каждого в упор.
Водитель кинул в молдаван обе гранаты и бросился бежать. Поэтому неверно говорят, что казаки подорвали сами себя, чтобы не сдаваться в плен. Гранат у них не было, это я знаю точно. Все были убиты из засады возле той рыпы. А водитель сумел уйти, и в Дубоссарах встретил предателя. Его задержал отряд «дельфинов» (спецназовцы гвардии ПМР) и передали нашим казакам. Насколько я знаю, он повесился в здании ДОСААФ, который занимал наш 33-й полк.

Тут же стали бить. Прикладами автоматов, ногами, чем пришлось. Может, добили бы прямо в рыпе. Но я был в казачьей форме, с погонами сотника, шитыми серебром. Молдаване подумали, что поймали казачьего генерала. И повезли на базу ОПОНа, которая была в бывшем военном химгородке.
Кстати, после своего освобождения я привез на память изданную молдаванами книжку с хроникой тех событий. Там этот бой излагается так: «17 марта, на рассвете, в пять утра, превосходящими силами казаки атаковали защитников целостности республики Молдова. Но враг был повержен и разбит. Правда, понесли потери и защитники».
Насчет превосходящих сил они приврали, но насчет потерь… Когда меня вытащили из оврага, я увидел четверо носилок, на которых под простынями лежали тела. Мне сказали: «гляди, это твоих рук дело». И снова стали бить…
На базе ОПОНа я встретил старых знакомых: двух местных добровольцев, которые все время крутились вокруг казаков. Им тогда доверили охранять вход в здание ДОСААФ, где мы располагались. И в то же время у нас пропал журнал со списочным составом. Молдаване показали этот журнал: мы все про вас знаем!
Меня заперли в помещении гауптвахты. Смотреть приходили целыми группами, как на экскурсию. И все били. Одни кололи тело острыми пламегасителями автоматов АКМ, другие набрали земли и чеснока, запихивали все это в мою глотку. А потом пришел опоновец, возле входа стал передергивать затвор автомата. Но выстрелить не успел…
Явилась очередная комиссия, меня вытащили на улицу. Там уже собралась толпа, а посередине… стояла включенная циркулярная электропила. Я понял, что мне уготовили мучительную смерть. Не скрою: так страшно мне не бывало ни разу в жизни.
Я бился у них на руках, орал: «застрелите, что вам жалко пули?». А меня положили на пилораму, и стали медленно двигать ногами вперед к крутящемуся диску.
Вдруг вдали раздались крики по-молдавски. Меня сняли с циркулярки. Я увидел, что к нам бегут люди с видеокамерами. От страшной смерти меня спасли местные телевизионщики, погнавшиеся за сенсацией: в плен взяли казака!
Мне поставили условие: скажи своим, чтобы уезжали домой. Иначе обратно на пилораму.
Тут же, под прицелом автоматов и телекамер я сказал следующее: «Казаки, это не наша война. Надо отсюда уезжать». И еще попросил прощения у своей матери, у которой был день рождения. Эти кадры потом долго крутили по молдавскому телевидению. Смалодушничал ли я? Ответ на этот вопрос можно дать только оказавшись возле включенной пилорамы.
— Что было дальше?
— Связанного меня переправили на лодке через Днестр, пересадили на машину и повезли в Кишинев. Остановились в роще. Опоновцы привязали меня колючей проволокой к дереву и стали травить овчарками на длинных поводках: делали так, чтобы разъяренный пес щелкал зубами в нескольких сантиметрах передо мной. Потом имитировали расстрел, стреляя из автоматов над головой. Наверное добивались, чтобы я сошел с ума. А я только закрывал глаза: накатило полное безразличие.
В центре Кишинева шел многолюдный митинг националистов. Мы проезжали мимо, когда на большом экране на площади показывали мое окровавленное лицо. Толпа ревела от ярости. Провожающий остановил машину, и спросил: «Может, тебя здесь высадить? Тебя же разорвут на кусочки!».
Следующие десять дней я провел в здании молдавской госбезопасности. Там выпытывали только одно: какой номер моего автомата? Говорил, что не помню. У меня и так было сразу четыре статьи и все «расстрельные»: вооруженная агрессия, и многое другое. Зачем им еще был нужен номер автомата? «Привязать» меня к конкретным трупам?
Через десять дней, закованного по рукам и ногам, повезли в Кишиневскую тюрьму, где когда-то сидел сам Григорий Котовский. Уже в приемнике начали бить железными прутьями и дубинками. Три раза терял сознание. Когда очнулся в очередной раз, один из охранников говорит: «я румын, целуй мои ботинки». И тут же ногой в челюсть. Я снова отключился.
Зеки, с которыми приехал по этапу, на руках перенесли меня в душевую. Положили на кафель, включили сверху воду. Я понемногу пришел в себя. Когда меня повели в карантин, арестанты во всех камерах колотили в двери и орали: «Казак, держись! Мы с тобой!». Весть обо мне быстро разошлась по всей тюрьме. И я сразу ощутил поддержку: смотрящий по камере сразу распорядился, чтобы меня положили на шконку, а один из арестантов взял смоченную водой тряпку, и стал оттирать спину от крови. Меня подкармливали, а главное давали курево из общака: на передачи мне рассчитывать не приходилось.
Как раз в это время в кишиневской тюрьме сидел российский генерал, бывший командующий 14-й армией Юрий Неткачев. Его уже сменил на этом посту генерал Лебедь, а Неткачева по пути домой, на территории Украины, выкрала молдавская диверсионная группа. Генерала меняли на каких-то пленных молдаван. Хотели заодно поменять и меня, но я был в таком состоянии, что это нельзя было списать на простое «падение с лестницы». Так я остался в кишиневской тюрьме.
— Там встречалось хорошее отношение?
— Доброе слово хочу сказать о начальнике тюрьмы. Когда мы знакомились, он сказал, что возможно меня здесь попытаются убить. В случае опасности я должен был передать на его имя записку об объявлении голодовки.
То, что охранники меня били каждый день, это как здрасьте сказать. Иной раз денек пропустят, и вроде как праздник получается. Но как-то в смену заступили двое особенно зло настроенных молдаван. Они пьяными пришли в камеру. Бросили мне под ноги веревку: казак, тебе все равно не жить, лучше сделай это сам. И тогда я написал записку на имя начальника тюрьмы: объявляю голодовку.
Через 40 минут я был в его кабинете. «Хозяин» громко расспрашивал меня об условиях содержания, а сам молча перелистывал передо мной журнал с фотографиями личного состава. Я показал тех, что приказали мне повеситься, и «хозяин» кивнул. Когда меня привели назад, в нашем блоке поменяли всю смену.

— Как удалось выйти на свободу?
— Мне объяснили, что поскольку я военнопленный, адвокат мне не положен. Возбудили уголовное дело. То предлагали признаться во всех смертных грехах, то принять румынское гражданство. И ежедневно били, хотя уже не с прежним ожесточением.
Надежда забрезжила, когда в тюрьму на свидание приехала моя мать. Она привезла еды, курева, а самое главное уверенность, что я не один. Мать ходила по кабинетам, подключила к моему делу Красный Крест и другие организации. Огромное ей спасибо.
В один из дней ко мне приехал Берлинский, начальник их комитета госбезопасности. Несмотря на фамилию, самый настоящий румын. Он завел такой разговор: «Предположим, мы вас отпустим. Но вы же сразу кинетесь в газеты и на телевидение, станете рассказывать как вас содержали… Вас ведь не били?» «Нет, конечно», — сразу отвечал я.
Мне изменили меру пресечения на подписку о невыезде. Это была условность, поскольку предполагалось, что я сразу уеду домой.

В Кишиневской тюрьме я пробыл шесть месяцев. В подписке о невыезде молдаване ошиблись годом, поставив срок пребывания в тюрьме с 1982 по 1992-й. Для меня и на самом деле это было как десять лет…
Дочитали статью до конца? Пожалуйста, примите участие в обсуждении, выскажите свою точку зрения, либо просто проставьте оценку статье.
Вы также можете:
- Перейти на главную и ознакомиться с самыми интересными постами дня
- Добавить статью в заметки на:
Комментарии (0)
RSSсвернуть / развернутьТолько зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.