Ещё живы в Германии те немцы, которые использовали советских граждан в качестве рабов. Натуральных, классических рабов, полностью зависящих от хозяина, вещью которого они являются. И было это рабство на уровне государственной политики крупнейшего европейского государства.

… Для тех же, кого довозили в Германию, настоящим шоком — возможно, даже большим, чем все предыдущие издевательства, — становилось понимание, что их просто не считают за людей.

Все начиналось сразу после прибытия в Германию. Третий Рейх — это не дикая большевистская страна, здесь существует частная собственность. Привезенных с Востока рабов выставляли на продажу. Крупные фирмы: Круппа, Сименса, Юнкерса, Геринга — закупали остарбайтеров десятками тысяч — оптовыми партиями. Но фюрер позаботился, чтобы и простой немец мог купить себе рабочего, а то и несколько.

«Моя соседка на днях приобрела себе работницу, — писала фрау Бок своему воюющему на Востоке сыну Вильгельму. — Она внесла в кассу деньги, и ей предоставили возможность выбирать по вкусу любую из только что пригнанных сюда женщин из России».

… Конечно, эти русские дикари мрут как мухи — но ведь всегда можно приобрести новых. «Вчера днем к нам прибежала Анна Лиза Ростерт, — писали из дома обер-ефрейтору Рудольфу Ламмермайеру. — Она была сильно озлоблена. У них в свинарнике повесилась русская девка. Наши работницы-польки говорили, что фрау Ростерт все била, ругала русскую. Покончила та с собой, вероятно, в минуту отчаянья. Мы утешали фрау Ростерт, можно ведь за недорогую цену приобрести новую русскую работницу...»

«… В среду опять похоронили двух русских, — писала другому солдату его невеста. — Их теперь здесь на кладбище похоронено уже пятеро, а двое уже опять при смерти. Да и что им жить, следовало бы их всех перебить...»

«Я со своими русскими разговариваю только ногами», — хвастался один немецкий хозяин. «Если бы я хоть на минуту представил, что это люди, я б с ума сошел», — признавался другой, и даже немецкие дети, увидев русских рабов, бросали в них камни. Это немецкое чувство расового превосходства бывшие рабы германского Рейха помнили до конца жизни; как кошмар в памяти воскресали, казалось, прочно забытые сцены.

«… Нас гонят по улице небольшого рурского городка. Только что мы носили мебель в какое-то здание, и полицейские, сопровождающие нас, даже довольны нами. По тротуару идут две нарядные молодые женщины с нарядными детьми. Дети кидают в нас камни, и я жду, когда женщины или полицейские остановят их. Но ни полицейские, ни женщины не говорят детям ни слова».

Конечно, далеко не все немцы были одурманены идеями расового превосходства. Были те, кто делился с остарбайтерами пищей, кто закрывал глаза на проступки и даже саботаж, помогал им работой или просто — добрым словом или улыбкой. Но как мало было таких немцев! И как хорошо, что они все-таки были…

Но хороший человек не пойдет покупать себе раба; привезенные в Германию остарбайтеры видели совсем другие лица.

«Один за другим к нашему строю подходили респектабельные господа. Присматривались, выбирая самых крепких, сильных. Ощупывая мускулы, деловито заглядывая в рот, о чем-то переговаривались, ничуть не считаясь с нашими чувствами. Я был маленького роста, хилый и остался среди десятка таких же нераспроданных заморышей.

Но вот высокий покупатель в потертой куртке презрительно оглядел нас, что-то пробурчал себе под нос и пошел в контору платить деньги. За всех оптом».

«Ох, и скрупулезно они отбирали себе рабов, особенно те, кому нужно было мало людей, человек по 10–15. Одна фрау раза три требовала выставить в ряд человек 50 и выбирала. Сразу отобрала тех пятерых девчонок из Бобруйска, которых я видела на вокзале у вагона. Они были чистенькие, явно городские, сопровождал их немецкий офицер. Чьи они были дети, что пережили до этого и как сложилась их судьба после — Бог весть. Одна из них прижимала к груди подушку и вытирала об нее слезы. Лицо этой девушки я запомнила надолго.

Я приметила немца, который стоял в сторонке и спокойно ждал своей очереди. Мне показалось, что лицо у него доброе и неплохо было бы попасть к нему. Так и вышло — он забрал всех, кто остался, человек 200, и повез в сопровождении охранников в небольшой лагерь в городе Бланкенбурге… Уже по дороге мы поняли, с кем предстоит иметь дело. Мое первое впечатление «о добром шефе» оказалось ложным. На правой руке у него висела резиновая дубинка, и она то и дело прохаживалась по нашим спинам, когда кто-то позволял себе заговорить чуть погромче».

Военнопленных не выставляли на торгах; их покупали оптом по крайне низким ценам. Имперское угольное объединение даже добилось того, что цена, которую предприятия отрасли уплачивали государству за труд военнопленных, оказалась ниже той, которую запрашивал Гиммлер за работу узников своих лагерей. Естественно, что столь дешевую рабсилу использовали «на износ».

* * *

…А ведь режим в «рабочих лагерях» был не менее ужасающ, чем в лагерях военнопленных, и вырваться из них хотелось не меньше. Но — не любой ценой.

… Лагеря для восточных рабочих рассеяны по всему Рейху. Большие — при крупных предприятиях и маленькие, на два-три барака. Непременная охрана и колючая проволока. Если охрана не справляется и обеспечить должную производительность труда не удается, в дело вступает гестапо. Об этом четко говорится в инструкции: «Борьба против нарушений дисциплины, включая отказ от работы и бездельничанье, будет вестись исключительно тайной государственной полицией… В случаях серьезных нарушений, то есть тогда, когда средства, которыми располагает начальник охраны, недостаточны, должна вмешиваться государственная полиция, используя те средства, которые находятся в ее распоряжении. В таких случаях, как правило, будут применяться только строжайшие меры, как то: перевод в концлагерь или особая мера».

«Особая мера» применяется регулярно. «Я думаю, что я буду недалек от истины, — вспоминал доктор концлагеря Дахау Франц Блахи, — если скажу, что из всех казненных лиц в этом лагере примерно 75 процентов составляли русские граждане, и это касалось главным образом мужчин и женщин, которых присылали из других мест для казни».

В заводских цехах, куда остарбайтеров пригоняют на работы, их встречают плакаты, напоминающие об их статусе: «Славяне — это рабы».

… В сорок втором году еще не все остарбайтеры работали в лагерях. Некоторым повезло: они трудились на фермах, «у бауэра». Там столь же много работы, больше произвола, но, по крайней мере, нельзя умереть с голоду: всегда можно съесть предназначенное для свиней варево. А на заводах остарбайтеры обгрызают кору с деревьев.

Сорок третий год принес столь долгожданную победу под Сталинградом. Рейх оделся в траур. В концлагере Равенсбрюк заключенных выгнали из бараков, построили в колонны и привели к бане. Баня располагалась рядом с крематорием. Людям приказали раздеться догола и оставили стоять. На февральском морозе они стояли, сбившись в кучу, согревая друг друга, ожидая смерти. Потом их завели в баню, облили горячей водой и отвели обратно в барак. Три дня не давали есть.

Остарбайтерам тоже аукнулось немецкое поражение. После капитуляции армии Паулюса вышло специальное указание: все восточные рабочие должны содержаться в лагерях. Отныне каждый мог ощутить, что лагерь для остарбайтеров немногим отличается от лагеря для военнопленных. Это сходство специально подчеркивается в распоряжении рейхсмаршала Геринга: «Использование и обращение с советскими русскими на практике не должно отличаться от обращения с военнопленными».

Дочитали статью до конца? Пожалуйста, примите участие в обсуждении, выскажите свою точку зрения, либо просто проставьте оценку статье.

Вы также можете:

• Перейти на главную и ознакомиться с самыми интересными постами дня
• Добавить статью в заметки на: