(Из дневника политработника)
… Получены газеты, где опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении двадцати восьми павших героев.

Через два-три часа мы проведем митинги в частях нашей дивизии. Вчитываюсь в газетные статьи, посвященные награде. Некоторые строки подчеркиваю красным, но и без того они врезаются в память: «Моральный дух, поднявший 28 гвардейцев на вершину героизма, был не даром судьбы, не минутной вспышкой отваги, а славным результатом терпеливого, упорного воспитания людей».

Эти слова я вношу в свою записную книжку и сразу вспоминаю боевых руководителей полка, ставшего родиной двадцати восьми,— командира Капрова и комиссара Мухамедьярова, вспоминаю отца нашей дивизии генерала Панфилова. Хочется рассказать, как они воспитывали героев, как создавались в дивизии традиции массового героизма, но взгляд невольно скользит по газетной странице, в тот угол, где чернеют крупные буквы: «На Юге». И мысли обращаются туда, к южным рубежам страны, где бойцы Красной Армии сражаются с танковыми дивизиями фашистов, где решается сейчас судьба родины.

И хочется крикнуть бойцам Юга: «Деритесь, как двадцать восемь! Сокрушайте танки, как их крушили под Москвой панфиловцы. Стойте насмерть, и враг побежит, как побежал от Москвы».

Я написал: «Стойте насмерть». Но, быть может, вернее было бы сказать: «Стойте на бессмертие».

Когда я вспоминаю о том, как мы, командиры и комиссары-панфиловцы, воспитывали людей, когда задумываюсь над самым главным, что я, политработник, узнал на войне, два слова приходят на ум — «Смерть и бессмертие».

Помню, как мы в нашем Толгарском полку, где я был в то время комиссаром, хоронили первого, убитого под Москвой панфиловца Масеяш Ефима Пантелеевича. Участники боя произносили слова горечи и гнева. Поднимая вверх оружие, бойцы клялись, что отомстят за жизнь товарища, геройски павшего во время дерзкого ночного налета на тыловую базу немцев. Мы несли его на руках к могиле. Мы отдали ему воинские почести.

Во всех ротах и взводах политработники говорили с бойцами о подвиге Масеяша, прославляя павшего героя.

Когда я рассказал Ивану Васильевичу Панфилову, как мы простились с первым нашим убитым, он спросил:

— А на родину, семье, вы написали? Письмо, товарищ Логвиненко, должно быть таким, чтобы не только сыновья, но и внуки и правнуки с гордостью показывали его. Бессмертье — вот награда тому, кто умирает смертью храбрых. Подумайте об этом, товарищ Логвиненко.

Эти слова нашего генерала запомнились всем нам. Подвиги, совершенные нашими воинами, мы, политработники, доводим до сознания каждого бойца и командира, и учим людей презрению к смерти, во имя победы.

В напряженной обстановке октября 1941 года, когда немцы, прорвавшись под Вязьмой, хлынули к Москве, когда на каждого панфиловца приходилось порой по десять—двадцать врагов, мы неустанно заботились о том, чтобы имена павших за родину стали бессмертными.

Таким стал в дивизии капитан Манаенко, который гранатами подорвал два фашистских танка и погиб в охваченном пламенем сарае, окруженный автоматчиками и танками врага, предпочитая сгореть в огне, но не сдаться немцам. Он был начальником штаба полка, где потом родились двадцать восемь, и погиб за месяц до 16 ноября — дня, который навеки прославлен подвигом горстки героев-гвардейцев во главе с политруком Клочковым-Диевым. О капитане Манаенко знала вся дивизия, о нем мы писали в газете, о нем слагали стихи, о нем рассказывали бойцам.

Это есть подлинное бессмертье: подвиг живет в памяти народа, слава подвига осеняет семью героя и наши боевые ряды.

И можно сказать, что ко дню 16 ноября, когда немцы начали второе наступление на Москву, такое бессмертье стало мечтой многих панфиловцев — победить врага даже смертью своей, чтобы жить вечно в памяти народа-героя.

16 ноября было не только днем двадцати восьми, но и днем массового героизма панфиловской дивизии, стоявшей насмерть против 5 фашистских дивизий, в том числе двух танковых.

Расскажу лишь о некоторых эпизодах этого исторического дня.

Немецкие танки устремились вперед разными дорогами. У разъезда Дубосеково их остановили двадцать восемь героев. Второй отряд — 27 танков двигался с другой стороны Волоколамского шоссе, пытаясь выйти в тыл панфиловцам.

В деревне Строково был оставлен заслон — одиннадцать сапер во главе с младшим лейтенантом Фирстовым и политруком Павловым. Ни один не побежал, когда показались танки. Подбив несколько машин гранатами, они на целый день задержали здесь немцев.

Третья колонна танков в этот же день была остановлена взводом истребителей Толгарского полка, которые вошли в историю дивизии под именем семнадцати бесстрашных.

Эта группа танков тоже стремилась выйти в тыл дивизии. То был критический момент, когда мы только вышли из одного кольца танков, и враг снова хотел нас сдавить в тиски. Отражая вражескую атаку, я был принужден бросить последний резерв — выслал истребителей с гранатами навстречу танкам на дорогу близ села Мыканино. Я знал каждого из этих людей и был уверен в победе. Политрук Георгиев, возглавлявший взвод, уравновешенный и тихий человек, получив приказание, вынул из кармана партбилет и произнес:

— Товарищ комиссар, разрешите у вас оставить!

Я взял билет, раскрыл. С маленькой фотокарточки на меня глядели спокойные, открытые глаза. Я посмотрел на Георгиева — его взор оставался таким же и в этот момент. Протягивая билет Георгиеву, я сказал, почему-то назвав его по имени и отчеству.

— Вот что, Андрей Николаевич, эта красная книжка говорит о твоей принадлежности к непобедимой большевистской партии. Пусть она и в бою будет с тобой. Так будет сильнее!

Я поцеловал Георгиева. Через несколько часов я снова держал в руках его партийный билет. На нем запеклась кровь, окрасившая краешки внутренних листков. Теперь этот билет — его номер 2691175 — драгоценная реликвия панфиловской дивизии.

Политрук Георгиев погиб. Но танки не прошли. Четыре машины были взорваны гранатами, другие повернули назад.

Так сражались в этот день панфиловцы. Нехватит газетной страницы, чтобы перечислить все подвиги этого дня. И сейчас, когда мысли всей армии, всей страны обращены к Югу, хочется крикнуть туда словами поэта:

Она, гвардейская восьмая.
Врага уловки понимает.
Стоит, откуда б он ни лез,—
На всех путях наперерез.
И не возьмешь ее охватом,
Не обойдешь ее тайком.
Как будто место то заклято
Огнем, уменьем и штыком!

Пусть традиции 28 панфиловцев будут знаменем победы сегодня. Нужно сражаться с той стойкостью, которая дала им победу. Наше противотанковое ружье ныне гораздо сильнее, чем в дни битвы под Москвой. У нас больше оружия для борьбы с танками. И хотя враг напрягает все силы, мы должны остановить и погнать вспять немецкие бронированные машины. Нет большего счастья сегодня, чем защищать родину. И если придется за нее отдать жизнь, то нужно знать, что отчизна сделает бессмертными имена героев. Драться насмерть — это значит завоевывать бессмертие и побеждать врага.

Старший батальонный комиссар
П. ЛОГВИНЕНКО,
начальник политотдела 8 гвардейской дивизии.

Дочитали статью до конца? Пожалуйста, примите участие в обсуждении, выскажите свою точку зрения, либо просто проставьте оценку статье.

Вы также можете:

• Перейти на главную и ознакомиться с самыми интересными постами дня
• Добавить статью в заметки на: