(От специального корреспондента «Красной звезды»)
Если посмотреть на карту, то от Краснодара в разные стороны то жирной красной чертой, то пунктиром, то просто черненькой ниточкой расходятся дороги. Идут они к Черному морю, к Кавказским горам, к Дону, к Калмыкии. Богатый казачий край богат и дорогами. Основные центры Кубани соединены широкими шоссе, большие станицы — улучшенными грунтовками или большаками, а хутора — проселками. В сухое летнее время все дороги одинаково хороши. Едешь ли по шоссе, едешь ли по грунтовой или проселочной, машина может бежать с предельной скоростью.

На всех этих дорогах в мирнее время кипела жизнь. По ним свозили к элеваторам и городам хлеб, фрукты, виноград, по ним ездили казаки и казачки из хуторов в станицы на базар. За дорогами здесь ухаживает само население. Часто на любой из них можно видеть табличку на столбе: «Участок грунта обслуживает колхоз «Первомайский» или просто «Участок колхоза «Пробуждение». Женщины, пожилые казаки, подростки выходили по утрам на свои участки и ровняли дорогу, подметали ее, посыпали галькой.

Летом на дорогах жарко. Солнце палит без всякой пощады, и от духоты не спасают ни кубанские заводи, ни речки, ни зелень. А зелень здесь кругом. Без конца поля пшеницы, кукурузы, овса, подсолнуха, табака. Каждая станица — сплошной сад. Виноград, яблоки, груши, вишни, абрикосы. Садов так много, как на Смоленщине лесов. Поражает в здешних местах еще обилие скота и птицы. На выгонах бесчисленные стада коров, овец, свиней, берега каждого водоема белы от гусей.

Сейчас на кубанских дорогах отпечаток войны. Без конца идут машины, машины, обозы. К линии фронта спешат воинские части. Большие грузовики везут боеприпасы, оружие. Перегоняя их, мчатся связные, и офицеры связи на мотоциклах, на маленьких автомашинах. Тяжело идут машины, груженные авиабомбами. Встречное движение еще больше. Везут раненых, везут народное добро. По обочинам гонят скот. Казаки-колхозники ничего не хотят оставлять немцам. Без конца идут стада коров, овец, свиней, волов. Путь у них длинный, большой — скот угоняется за Кавказские горы. Скотогоны, в большинстве своем казачки и молодые парубки, черны от пыли и солнца.

Мы остановились возле одного такого стада. Казачка Мария Чекарда из станицы Кущевской подошла к нам и предложила парного молока. Высокая, стройная, с черными, тонкими бровями, она с обидой в голосе сказала:

— Вот вы едете туда, а я в тыл…

Мария Чекарда не хотела уходить в тыл, она договорилась с одной казачьей частью санитаркой пойти, но общество настояло на своем.

— Я за ними в колхозе ухаживала,— показывая на коров, говорит казачка, — их больше никому и не доверили. «Ты, говорят, о них заботу всю дорогу будешь иметь и в сохранности приведешь на место»…

На юг идут беженцы, их много. Кажется, что весь Дон и вся Кубань поднялись и устремились к Кавказским горам. Повозки, повозки, повозки без конца. Едут на лошадях, едут на волах, даже на коровах. На телегах постели, продовольствие, дети.

На одном перегоне мы встретили беженцев из-под Батайска, с хутора Высокого. С этого хутора выехали почти все семьи. Седой казак Николай Дмитриевич Онуприенко говорит:

— Нам не пристало в плену быть. Наши казаки на всех войнах побывали, а в плен не ходили. С прадедов так еще повелось…

У Николая Дмитриевича на груди четыре георгиевских креста и орден Красного Знамени. Заметно, что старик гордится ими. Его дочь шепотом поясняет:

— Они их надели, как война с немцами началась…

Все пять наград казак Онуприенко получил за войну с немцами.

— На кресты смотрите? — спрашивает Николай Дмитриевич. — Пять наград от России имею. Если б не восьмой десяток, пошел бы за шестой наградой…

Старик имеет свое твердое мнение о войне:

— А по мне немец не страшен. Бить его надо смело и дерзко. Если он видит, что его боятся, наглеет сильнее и старается еще больше пугать…

У казака три сына. Все трое на войне. Последний — Андрей, 50 лет, пошел добровольцем в казачью дивизию в начале июля.

Уехал казак Онуприенко из родного хутора. Не хочет с немцами жить.

— Но приеду все-таки обратно, — добавляет он, и весь оживляется. — Долго не должны пробыть они у нас. Народ поднялся весь против немца. Не устоит немец…

Подводы беженцев идут по обочинам дорог. С врагом в одном месте казацкая душа не уживется. Не привыкли казаки и казачки к притеснениям, не стерпят они поругания своей родины.

Дорога подходит к станице. У дворов стоят казачки и дети. Тревожными взглядами провожают они всех, кто идет и едет в тыл, от фронта. Почетом и заботой окружают станичницы бойцов и командиров, идущих на фронт. Тут и перина, и белые простыни, сытное кушанье, полный покой на часы отдыха, богатые подарки на дорогу.

Мы зашли во двор казачки Пелагея Дмитриевны Калиниченко. Белая небольшая хата стоит во дворе, а за двором сад. На дворе и в саду следы запущенности. Двор не подметен, в саду не собраны яблоки, абрикосы, переспевают и осыпаются сливы.

— Некогда? — спросили мы у Пелагея Дмитриевны.

— Да нет, время есть. Руки не поднимаются на работу. Для кого стараться? Для немцев? Пусть они сдохнут до единого, чтоб я для них старалась…

Калиниченко живет с семилетним сыном Ваней. Муж ее на войне, там же четверо братьев. День и ночь работала она в колхозе и дома до прошлого воскресенья. А в воскресенье услышала, что рядом фронт и что немцы продвигаются на юг. Она видит потоки беженцев, слышит, что наши войска отступают. Так пусть же, если придут эти проклятые немцы, пусть они ничего не найдут в ее хозяйстве. Пусть едят гнилые яблоки и сливы, пусть спят на занавоженном дворе, пусть не найдут ни одного кизяка, чтобы истопить печь.

— Если бы я была мужчиной, пошла бы на фронт… А так уйду с сыном отсюда…

У казачки выступают слезы на глазах. Разве легко вымолвить слово «уйду», когда здесь, в этом доме, прожили всю жизнь ее родители, деды и прадеды!

Вдруг лицо ее делается сердитым и она строго спрашивает:

— Долго будете отступать? Много еще родной земли отдадите немцам?

Она умолкает, и видно, что тяжелые думы заполняют голову. Потом она снова сверкает глазами:

— Если увидите мужа, скажите, что не пущу на порог, если еще будет отступать… Хватит. Хочет он, чтобы надо мной и сыном немец надругался?

Она почему-то верит, что мы обязательно встретим ее мужа.

— Попрошу вас передать ему вот этот узелок и то, что я вам сказала…

В это время с улицы доносятся обрывки песни. По улице едет эскадрон казаков. Станица посылает на фронт четвертую сотню добровольцев. Возраст добровольцев неодинаков. Здесь и двадцатилетние юноши, работавшие до последнего времени трактористами и комбайнерами, и поседевшие станичники, у которых есть еще сила и ловкость для войны. На шеях висят автоматы, сбоку — шашки. У иных добровольцев старинные сабли. Казак Петро Петрусенко нацепил на себя саблю, с которой еще его дед дрался. Седло тоже дедовское.

С обеих сторон эскадрона идут дети, женщины, старики. Станица провожает казаков. Эскадрон останавливается на площади. Елена Василенко, парторг колхоза, открывает митинг. И вдруг неожиданно для всех слово просит Пелагея Калиниченко.

— Поезжайте и деритесь. Помните — из нас ни одна не останется при немцах. А если кто останется, — не видать вам больше ни нас, ни детей наших… Немец увезет всех, мором поморит… Не отходите… Куда еще отходить!..

Она машет рукой и не говорит, а приказывает. За ней слово берет командир сотни Михаил Андреевич Рубан:

— Мы, дорогие станичники, — он низко кланяется собравшимся, — не посрамим чести казацкой. Ни танки, ни самолеты, ни другое оружие врага не испугают нас. Мы родились на этой земле и будем драться за нее до последнего… До свиданья, друзья.

Эскадрон с песнями ушел по дороге на север, и вся станица с надеждой смотрела ему вслед.

Батальонный комиссар
П. ТРОЯНОВСКИЙ.
КУБАНЬ.

Дочитали статью до конца? Пожалуйста, примите участие в обсуждении, выскажите свою точку зрения, либо просто проставьте оценку статье.

Вы также можете:

• Перейти на главную и ознакомиться с самыми интересными постами дня
• Добавить статью в заметки на: